Биноянц Григор возвращался домой.
Рейсовый автобус, надрывно взвывая мотором, брал один поворот горного серпантина за другим. На лобовом стекле качался широколапый деревянный крест — Григор отвернулся, чтобы водитель не заметил его улыбки — по таким характерным крестам он вычислял в далекой Москве автомобили земляков. Оник очень любил иронизировать на эту тему.
— Если бы могли, горы бы тоже увозили, — часто повторял он. — Такое впечатление, что, уезжая, забирают с собой все: от привычного вида из окна до истертых четок деда. Сядешь в такую машину — и кажется, что если обернуться, можно на заднем сиденье обнаружить Арарат.
Григор слушал молча, не возражал. Оник привык к его молчанию, потому сам спрашивал, сам отвечал.
— Ты когда-нибудь задумывался над тем, до чего мы странный народ? Народ-улитка.
И, поймав недоумевающий взгляд Григора, поспешно уточнял — в хорошем смысле этого слова.
Биноянц Григор возвращался домой. Дорога была длинной, почти нескончаемой. Справа тянулся сирый лес — ноябрь на исходе, скоро зима. Слева дыбился отвесный склон Девичьей скалы, испещренный белесыми шрамами от стремительных селей, сходивших каждую весну. Двадцать лет назад их с Оником чудом спас такой сель — была война, один из долгих дней боя, патронов почти не осталось, помощи ждать было неоткуда и отступать тоже было некуда, за спиной — родная деревня. Оник еще криво ухмыльнулся — даже застрелиться нельзя, на кого мы ее бросим. Вот тогда и сошел сель — смертельной ледяной волной, обрезал, словно бритвой, выступ скалы, откуда шел обстрел, и, пройдя от них буквально в полуметре, сгинул в пропасти.
Крестились в тот же день. Тер Азария обошелся без церемоний — наспех пробормотал молитву, начертил на лбу каждого крест. Выйдя с ними покурить, не стерпел, съехидничал: «Не могли в мирное время прийти?» «Скажи спасибо, что вообще пришли!» — отрезал Оник. Тер Азария махнул рукой — мало я тебя в школе колотил. «Мало!» — Оник рассмеялся, подавился сигаретным дымом, долго откашливался, утирая ладонью выступившие слезы.
Тера Азарии не стало через неделю — убило осколком во дворе церкви. Было три друга, стало два.
Биноянц Григор возвращался домой. Встречать его в Ереван приехали самые близкие — жена, родители, вдова тера Азарии, жена Оника с сыном.
В аэропорту у отца поднялось давление — перенервничал, когда объявили о задержке рейса. Мать плакала всю дорогу, успокоилась, лишь когда увидела его. Обняла, прижалась к груди.
— Не отпущу тебя больше никуда!
— Я и не уеду, — ответил просто Григор.
Жена Оника спросила одними губами — где? Он передал не ей, а сыну тяжелую урну. Тот дрогнул лицом, но не заплакал.
Когда загружались в машину, сообразили, что места для Григора нет.
— Как же так? Вроде всем места хватало! — смешался отец.
— А меня посчитали? — спросил Григор.
Отец замер с открытым ртом.
— Я на автобусе поеду, как раз скоро рейс, — предложил сын Оника.
— Поеду я, — не терпящим возражений тоном объявил Григор, и добавил, понизив голос, — тебе лучше оставаться с матерью.
Ехали вереницей: впереди рейсовый автобус, следом — машина отца. Рядом с ним, прижимая к груди урну, сидела жена Оника и утирала краем косынки глаза. Когда автобус поворачивал направо, Григор видел в боковое зеркало ее заплаканное лицо.
Работали в три смены, трудно и беспросветно. Иногда мечтали, наивно, по-детски. Как, наконец, разбогатеют, вернутся домой, откроют консервный цех.
— Я буду директором, ты — замом, — распоряжался Оник, и, не дожидаясь вопроса, пояснял, — молчаливый директор — смерть предприятию.
— А говорливый, значит, спасение? — возмущался Григор.
— Говорливый — залог успеха!
Когда Григор хотел подшутить над другом, так и называл его — Залог Успеха. Оник не обижался.
Однажды он уехал за товаром и не вернулся. Лишь к утру пришла весть об аварии и сгоревшей дотла машине.
Оник всегда говорил, что проживет сто лет и один день. «Дождусь первого праправнука, а там как фишка ляжет».
Фишка легла так: было три друга — остался один.
Девичья скала давно была позади, скоро покажется водохранилище, а за ним — родная деревня со столетними кипарисами, подпирающими куполами небеса.
Григор вез обратно все, что забрал в далекую Россию — привычный вид из окна, дедовы истертые четки, Арарат — Большой и Малый. Свои несбывшиеся мечты, невыносимую тяжесть бытия.
Впереди была долгая жизнь, и нужно было ее прожить.
Биноянц Григор возвращался домой.