Никто не знал, откуда он взялся, но однажды город проснулся от того, что по его улицам шёл Вачо. Застенчиво улыбаясь, припадая на ногу, поминутно дёргая плечом.
-Здравствуйте,- здоровался он с каждым встречным,- как ваши дела?
-У меня всё хорошо,- спешил рассказать о себе,- я вот шёл-шёл, и пришёл.
-Тебя как зовут?- спрашивали люди.
-Вачо,- шепелявил он.
-Не может быть, чтобы тебя звали Вачо, небось, у тебя какое-то другое, русское имя?
-Меня зовут Вачаган, коротко – Вачо,- обижался он.
-Откуда ты пришёл?
-Оттуда,- взмах в сторону горного перевала.
-Из Красносельска, что ли?- переглядывались люди.- Вачо, ты из молокан?
-Где твои родные?- спрашивали люди.
-Никого у меня нет,- хмурился Вачо. Потом широко улыбался и показывал на футбольный мяч, который держал под мышкой,- зато у меня есть мяч.
-Вачо, ты футболист?
-Ага,- радовался как ребёнок.
-Травила она его?- шептались люди.- Нагуляла, а потом травила?
-Ладно,- гадали люди,- допустим, она его не вытравила. Родила. Дальше что? Он какое-то время жил у них, потом они его выгнали? И он пошел, куда глаза глядят? Через снежный перевал? Семьдесят километров пути?
-Вачо, у тебя мама есть?
Хмурится, водит стоптанным ботинком по земле. Молчит.
-А папа?
Тишина.
-А как ты к нам попал?
-Шёл-шёл и пришёл.
Вот и весь разговор.
Город усыновил его. Каждый считал своим долгом накормить – приодеть Вачо. Жил он у старьёвщика Славика. Пришёл к нему домой, снял на пороге ботинки, прошёлся по вытертым половицам:
-Я буду у вас жить.
Славик окинул взглядом троих мелких детей, вздохнул:
-Где трое – там и четверо.
День-деньской Вачо ходил по дворам с мячом под мышкой и предлагал людям помощь. Его можно было попросить погулять с ребёнком, сходить за продуктами или забрать в ремонтной мастерской обувь. Все поручения Вачо выполнял с большой охотой, искренне радуясь возможности помочь.
Часто можно было увидеть его с ребятами на поле за восьмилеткой – они там самозабвенно играли в футбол, и непонятно, кто был счастливее – десятилетние мальчики, или великовозрастный Вачо, угодивший мячом в свои ворота.
-Вачо,- спрашивали, посмеиваясь, мужики,- сколько тебе лет?
-Не знаю, может, сорок.
-А может, сто?
-Может, и сто!
-На, Вачо, тебе десять копеек.
-А что мне с ними делать?
-Подари кому-нибудь.
Вачо долго разглядывал монетку, потом возвращал дарителю – вот тебе и дарю, говорил, радуясь своей находчивости.
Животные совсем не боялись его, и, очень даже может быть, считали за своего, потому по утрам во дворе можно было наблюдать воистину библейскую картину – на лавочке, подставив ласковому солнышку лицо, сидел Вачо, а кругом его обступала вся дворовая живность – кошки, собаки, птицы и бабочки.
Люди к нему привыкли, как к чему-то само собой разумеющемуся – дождю, ветру, смене времён года. Но, как ни странно, исчезновения его заметили не сразу, может потому, что был первый послепраздничный, по-настоящему морозный день, все спешили куда-то, по делам, на работу, дети разбежались по школам, холод разогнал даже мамочек с младенцами, дворы пустовали, и только к вечеру Славик спохватился, а где же Вачо, с самого утра пропадает.
Нашли его на следующий день, за городом. Кто-то сбил его и трусливо бежал, оставив умирать под звёздами, оттащил и сбросил, ещё живого, в канаву, об этом отчётливо говорил долгий след на скудном снегу, как его волокли волоком, топтались рядом, а потом он полз какое-то расстояние, почему-то в сторону, противоположную от города, да так и умер, лёжа на боку, с вывернутыми ногами.
Люди погоревали – погоревали, но и быстро о нём забыли, потому что у каждого забот полон рот, куда уж помнить о безобидном олигофрене, мальчике, пришедшем из-за перевала, жил под небом, общался с бабочками, о чём-то самозабвенно рассказывал спящим в колясках младенцами, ушёл, словно не договорив, странный мальчик Вачо двадцати двух лет, божья улыбка.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →