Кошка слушала снисходительно, не перебивала. Приободрённая её молчанием, я рассказывала о себе всякое такое, о чём не догадывалась до той поры, пока не осталась с морем наедине. Что чем старше становлюсь, тем меньше пространства стараюсь занимать, мне всё кажется, что если ещё немного подвинуться — можно выкроить место кому-то несомненно важному, который сделает много больше, чем я. Что стираю отовсюду следы своего пребывания, для горничной Гиды, я, наверное, самый любимый постоялец, убираться в гостиничном номере после меня не надо, я наловчилась даже мусор с собой выносить. «Из меня, наверное, получился бы неуловимый преступник», — смеюсь я.
Кошка пожимает плечом — из тебя такой же преступник, как из меня — сторожевая собака.
Приходится соглашаться.
Сидели долго. Любовались янтарной дорожкой уходящего солнца на водной глади. Море менялось, разливало по подножью неба бережное золото, подкрашивало стальным опушку облаков, просеивало сквозь сито крупицы робкого, гаснущего света, гладило узкую ладонь берега пенной бахромой волн.
— Мне кажется, достаточно просто побыть рядом, чтобы прочувствовать море. Оно ведь не любит прикосновений и вынашивает одиночество, словно единственный способ своего существования. Тебе так не кажется?
Кошка не возражала.
Сидели допоздна, до последнего проблеска заката, дышали покоем. Ушли в разные стороны.
Ночью, в гостиничном номере, пересмотрела великую «Осень» Андрея Смирнова. Плакала от восхищения и чувства бесконечной благодарности за дарованную возможность прочувствовать настоящее и живое.
Встретила утро на берегу. Наблюдала, как море играет в нарды, с костяным стуком выкатывая на берег разноцветную гальку.
Мои старшие говорили — видеть и воспринимать красоту — одно качество души, а не уставать благодарить — совсем иное.
Не устаю. Благодарю.
Спасибо, спасибо.
