Дядя Миша говорит на смешном диалекте. Мне совсем не сложно его понимать, потому что кировабадский диалект немного похож на наш, бердский.
Он рассказывает о Кировабаде так, словно всё, что случилось с его семьёй в 88-м, было в другой жизни. В чужой жизни. Словно кривобокий дом Славика всё так же стоит на локте улицы Фиолетова, а до Цахкац мейдана рукой подать. За окном шумят чинары – высокие, могучие, в три человеческих обхвата, а в соседнем дворе бабушка Сатик, сыпля проклятиями, колотит своего шебутного внука, пустившего на мыльные пузыри последний кусок мыла.
-Пусть моя земля будет на твоей голове, Володя-джан,- причитает она, охаживая внука бельевой верёвкой,- что мне с тобой делать, Володя-джан???
Володя-джан, пламенея разномастными ушами – одно плотно прижато к голове, второе воинственно топорщится вбок, шмыгает носом и стоически терпит порку. Родные его любят так сильно, что, даже наказывая, называют «джан». Душа моя.
Дяде Мише 70. Но по ходу его рассказа каким-то чудесным образом испаряются годы. Кажется, передо мной сидит тот худенький мальчик из послевоенного 51-го – высокий, скуластый, кареглазый. Скоро прибегут его друзья – Стёпа Груз, Рафик Слых и Славик Блоха. И позовут Мишку играть в царя-рыцаря-коня – до вечера, до чернильного заката, до последнего крика далёких чижей. Играть будут серьёзно, по-взрослому, на копейку. Если крепко повезёт, можно выиграть три копейки. Ходишь потом, радуешься звону мелочи в кармане. Три копейки – это не хухры-мухры, три копейки – и ты уже важный человек.
Позавчера у родителей была годовщина свадьбы, и они решили отметить праздник походом в кино, на "Встречу на Эльбе". Мишка сбегал с утра, взял в кассе два билета, по 30 копеек, самые дорогие места. Мама с папой вернулись с работы, навели красоту (причипурились, говорит дядя Миша), мама накрасилась, надела красивое платье, побрызгалась духами, папа нацепил ордена. Провожали в кино всей улицей, а старая Сатик плеснула им вслед стаканом воды – на удачу.
Дядя Миша привёз кизиловое варенье. Настоящее, кисло-сладкое, в густом сиропе. Мы завариваем чай, разливаем его по чашкам, садимся чаёвничать. Он рисует на тетрадном развороте город своего детства, на одном листе азербайджанская часть, на другом – армянская. Там, где скрепки, змеится река Гянджинка, разделяет город на две половины.
-Враждовали?
-Ну что ты! Нормально жили. Смешанных браков, конечно, мало было, они – мусульмане, мы – христиане. Но жили дружно, можно сказать – душа в душу. Это молодому поколению замусорили мозги, но нас-то вокруг пальца не обведёшь, мы-то помним, как оно было на самом деле.
-Почему же тогда всё так безрадостно закончилось?
-То, что потом случилось, никакого отношения к нормальным азербайджанцам не имеет. Моих детей спасали нормальные азербайджанцы, остатки имущества помогли вывезти нормальные азербайджанцы. А остальные... Ничего не хочу о них говорить. Бог им судья.
Он проводит линию, надписывает сверху – улица Максима Горького, дом 13.
-Тут жили мы. Вот здесь, на Карганова, жил Эдик. Здесь, сразу за улицей Шаумяна, находилась заразная больница. А тут, за мостом – скотский рынок. Ну чего ты смеёшься? Вон, в Невинномысске тоже рынок скотским называют. А как его ещё называть, если люди там скотом торгуют? Смотри лучше сюда. Видишь, вот здесь, возле старого моста, стоял Дом Офицеров, а тут – лавка «Приём вторчермета». Не знаешь, что такое вторчермет? Вот дярёвня!
С дядей Мишей хорошо. Если закрыть глаза, можно увидеть, как цепляясь за крест Мец Жама воздушными подолами, проплывают облака его детства – пушистые, кружевные. Тюлевые. Они отбрасывают робкие тени на старую гончарную, что так и стоит на берегу Гянджинки, и ежедневно выпекает в большой приземистой печи глиняные горшки – круглые, с толстым дном и широким горлом.
-М-м-м,- улыбаюсь я,- пахнет жаром и раскалённой глиной.
-М-м-м,- отзывается дядя Миша,- пахнет счастьем.
Он погостит у нас немного и поедет на Белое море, в город Северодвинск. Там живёт наша русская родня, потомки холмогорских Медниковых. Правда, фамилия у них теперь Черновы, потому что род Медниковых угас на моём двоюродном прадеде Василии. А девочки Медниковы вышли замуж и взяли фамилии мужей.
У нас в Северодвинске такая родня – закачаешься. Былинная, исполинская, с непрошибаемым русским духом. Поморы. Не люди, а глыбы. Оттуда дядя Миша вернётся с целым ворохом новостей. Они будут совсем другие – северные, грибные, морозные. Ситцевые. Бруснично-клюквенные. Жемчужно-морошковые.
Но это потом, через несколько дней. А сейчас дядя Миша рассказывает о Кировабаде. Городе, где навсегда осталось его детство. Где навсегда осталось детство моей мамы. Где навсегда остался мой дед.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →